В Евру манси пришли очень давно. Может, с тех пор прошло сотыр тал — тысяча лет, а может, и того больше.
Вот как это было.
Однажды зимой пришли к манси враги. Как пришли — собой всю землю накрыли. Как пустили стрелы — солнце и небо закрыли. Сильные манси, храбрые манси тоже много стрел навстречу вражеским пустили. Стрел в воздухе кружилось больше, чем комаров летом. Стрела в стрелу попадала, стрела стрелу побивала. Маленький Паломей в ту пору впервые был на охоте — далеко угнался за лосем. Теперь, радостный, возвращался домой с добычей. Его тугой лук висел на левом плече, а справа, на поясе, из берестяного складника торчали острые стрелы. За плечами, на лямках из кедровых корней, нёс Паломей берестяную напу¹ с лосиным сердцем и лосиной головой. Сяду, думает, рядом со взрослыми охотниками и буду рассказывать им, как охотился. Отрежут ему мужчины верхушку лосиного варёного сердца, подадут и скажут: «Это нашему молодому охотнику Паломею».
Но когда он вернулся домой, кроме старого слепого Петотки, никого не нашёл.
Петотка сказал Паломею:
— Всех побили враги. Я один остался. Пойдём, сынок, к дальней лесовней юрте.
— Дедушка, я не знаю дорогу туда.
— Я тебе, Паломей, буду рассказывать. Сейчас нам надо идти к лосиной янге². Бывал там?
—Бывал.
Паломей взял дедушку за руку и повёл. Много ли, мало ли прошли, дедушка остановился и стал прислушиваться.
— Ты что, дедушка, может, устал?
— Нет, сынок, вон в том кедраче я слышу плач ребёнка. Теперь и Паломей услышал. Он отпустил руку дедушки и побежал на плач. В тёмном кедровнике увидел пайву — берестяной кузов, он висел в густых ветках кедрача и чуть-чуть покачивался. Снял пайву. В ней лежал ребёнок, завёрнутый в заячьи шкурки. Принёс пайву к дедушке Петотке. Дедушка опустился на колени возле пайвы, стал ощупывать руками.
Нащупав тёплый свёрток, заохал.
—Ай-е, Белый, Светлый День, бедная женщина знала, что не выживет, так бросила на родную землю малое своё зёрнышко.
Паломей надел пайву на спину, и пошли они дальше. Шли, садились отдохнуть, снова шли.
— Дедушка, теперь куда? Янга кончилась, дорога раздвоилась.
— Ты, сынок, за янгу веди меня, а та, другая, дорога к Карасьему озеру ведёт.
Дед шёл и думал: «Вот, Ёли Торум, подземный бог, почему не прогрыз из-под земли дыру и не взял, не проглотил в своё подземное царство всех врагов?А ты, Номи Торум, небесный бог, почему допустил, чтобы враги пришли на нашу землю?»
Потом услышал радостный крик Паломея:
— Дедушка, Апонька-Халь — Апонькина Берёзка! Я её сразу узнал!
Возле них остановилась собака, а затем быстро побежала в сторону деревни с мёртвым щенком в зубах. Мальчик обернулся и стал звать её:
—Халь! Халь! Иди к нам. Зачем в деревню бежишь, там нет живых людей. Иди к нам, вернись, Халь!
Но Халь скрылась из виду. Паломей всхлипнул.
— Хоть бы Халь с нами осталась.
—Ты, Паломей, не плачь. Это она от горя обезумела. Вернётся к нам.
В пайве заплакал ребёнок.
— Светлый, Белый День! Однако ребёнок будет сильным, когда вырастет. Слышишь, Паломей, как он громко плачет? Скорее бы нам прийти к юрте да накормить его. Только присели отдохнуть, вернулась Халь. Паломей обрадовался, стал её гладить, ласкать, убирать налипшие комочки снега на животе. Низ живота у неё отвис, два ряда упругих сосков торчали в разные стороны, как зубья деревянных граблей. Дедушка тоже потянулся к собаке и наткнулся на тугие соски, ощупывал их, гладил, а из них медленно подавалась тёплая жидкость. Петотка подумал и заговорил вслух:
— Сынок, давай попробуем покормить малыша. Вынимай его из пайвы, дай обнюхать собаке.
Собака обнюхала свёрток из заячьих шкурок, потом Паломей обмыл её соски и приложил к ним ребёнка. Накормили малыша и пошли дальше. Шли долго, медленно, к лесовней юрте пришли поздно.
Вскипятили из снега чай с чагой и уснули.
Утром проснулись оттого, что кто-то наступил на спящего Паломея. Паломей открыл глаза и удивился:
—Дедушка, а малыш уже ходит, ноги-то, ноги-то какие крепкие! — Хотел назвать его, а имени не знает. — Дедушка, как малыша зовут?
— Да пока никак. Подумай, найди ему имя.
— Дедушка, назовём его Ивыром, так звали моего отца.
И стал Ивыр расти быстро. И скоро стал больше и сильнее Паломея.
Как-то утром старый Петотка вышел из лесовней юрты и учуял слабый запах дыма. Встревожился: «Однако, мой чувал³ ещё спит, я его не топил. Откуда взяться запаху дыма? Не враги ли опять жгут людей в каком-нибудь стойбище?» Сердце его сжалось, заныло. Он сразу подумал о своих малышах: «Что будет с Паломеем и Ивыром?»
Разбудил мальчиков, рассказал им. Паломей и Ивыр оба выскочили на улицу и тоже почувствовали слабый запах гари. Петотка приложил ухо к мёрзлой земле, чтобы узнать, не стонет ли матушка-земля от множества ног врага. Ничего не услышал.
После долго её гладил, припадал к ней щекой.
Пока Паломей взбирался на высокий кедр, чтобы рассмотреть даль, Ивыр уже кричал с самого высокого дерева:
—Отец, я вижу далеко-далеко, ни дыма, ни людей нет.
Но с этого дня тревога не покидала их. А тут ещё потерялась Халь. Мальчики ходили по лесу, кричали, звали её — она не приходила. Куда могла деваться собака?
—Кто знает, — сказал дед. — Могла встретиться со зверем и погибнуть.
Потом Халь вернулась, но не одна, с ней пришёл пёс солнечного цвета. Обрадовались возвращению собаки.
— Ты, Паломей, видел в нашем стойбище такого пса? — спросил дед.
— Нет, — ответил Паломей. — Может, дедушка, он от добрых людей?
— А если от плохих людей — врагов наши? — спросил Ивыр как взрослый.
— Может, от добрых людей, может, от плохих, кто знает, — раздумывал Петотка.
Он велел привязать пса и найти лиственничную губу-гриб, принести, размочить в горячей воде и сделать человечка.
Ивыр сходил в лес, принёс губу-гриб и принялся за работу. Посмотрит на Петотку, на Паломея, помочит гриб, побьёт его тяжёлой палкой и опять режет.
Человечек получился мягкий, белый, гладенький. Потом из берёсты сшили складничок, положили человечка туда, привязали складничок за ошейник солнечного пса. Пса увели в лес и отпустили: может, приведёт доброго человека.
В эту же ночь пёс вернулся и привёл хозяина — охотника из другого стойбища. Охотник забрал Петотку с его детьми в своё стойбище. Хорошо и долго жили здесь манси. Пришло время каслать, и Ивыр ушёл искать новое место. Долго ходил. Вернулся радостный. Старый вожак Вындыр выслушал рассказ Ивыра и сказал:
—Люди, я стал старый, слабый. Вам нужен молодой, сильный вожак. Я думаю, теперь вожаком будет Ивыр. Он нашёл новое место для нас. Там речки, богатые рыбой. В урманах много непуганых зверей. Но это место за большим, страшным болотом.
Если пойдём, враги никогда больше не придут.
Манси во всём стойбище обрадовались, они знали Ивыра — смелого, ловкого охотника.
Зимой, когда речки и болота застыли, Ивыр откаслал со своим стойбищем к страшному болоту. Когда подошли, разожгли высокие костры, приготовили пищу. Старые женщины разошлись во все стороны, стали уговаривать Болотного Духа — Комполэна: окуривали его пихтовым дымом, угощали пищей, просили Комполэна пропустить их бору, к речке с прозрачной водой. Пока женщины договаривались с Болотным Духом, остальные сидели тихо, боясь пошевелиться, и не прикасались к пище.
Утром пошли по болоту. Много прошли, но вдруг болото закачалось, поднялась над людьми грязная болотная вода ледяным паром. А над ледяным паром поднялся до полнеба Комполэн. Одна его нога была — высокая лиственница, другая нога — с круглым конским копытом.
На его крик поднялись все болотные чудища — одноглазые и многоглазые, похожие на ощипанных ворон с длинными клювами, закричали, запрыгали, страшно захохотали, и все начали забрасывать людей влажным мхом и болотными кочками — не хотели пропускать в богатый урман. Всё перемешалось: ледяные брызги, мох, кочки и чудища. Не стало видно ни солнца, ни белого дня.
Люди уже силу потеряли — приготовились переходить в подземное царство. И только Ивыр продолжал бороться с болотными чудищами. Кулаки заболели — он вывернул берёзовую оглоблю из нарты, бил их оглоблей.
Чудища повалились в болотную пасть и заполнили её своими телами. Потом сам Комполэн набросился на Ивыра, а Ивыр изловчился, поймал его за деревянную ногу, выдернул её, забросил далеко в болото.
Закачался Комполэн на конской ноге и запрыгал на ней — искать свою деревянную ногу. Ивыр провёл людей через болото.
Скоро они пришли в бор. В темноте добыли огонь, разожгли костры. Обсушились, хорошо отдохнули и чуть свет снова пошли. Шли белыми борами. Деревья потрескивали от мороза, как будто вздрагивали, пугались людей. Снег вокруг был увит косами звериных следов. Собаки, почуяв запахи зверей, рвались с поводков — тянули своих хозяев охотников по их следам.
Семь дней, семь ночей прошло. Манси пришли к речке со свежей, прозрачной, как слеза Номи Торума°, водой. Зашли в лесовние юрты, сделанные Ивыром, и крепко уснули.
Назавтра охотники пошли на охоту. Вернулись с богатой добычей. Наварили лосиных голов, посадили на самое почётное место вожака Ивыра. Угощали его лосиными глазами, языками, рассказывали о богатых зверями урманах. Вожак слушал охотников, радовался со всеми. Потом закашлялся, повалился на снег и умер: устал, видно, очень бороться.
Долго жили манси в этих краях, богатых добычей. После смерти вожака Ивыра назвали они свою деревню Еврой — Ивыр Павыл, речку тоже Еврой — Ивыр Я.
Старый вожак Вындыр сказал людям стойбища:
— Место, где сидел Ивыр,— священное. Теперь на этом месте будет сидеть его душа.
И когда охотники варили лосиные головы, на столе, прямо у сиденья Ивыра, всегда стояла берестяная чашка, куда клали горячие лакомые куски мяса. И, рассказывая об удачной охоте, обращались к душе Ивыра. А молодым охотникам позволяли своими руками класть в чашку Ивыра глаз лося и верхушку горячего сердца.
После смерти Ивыра старый Петотка ослаб и стал собираться в подземное царство. Всё чаще он упрашивал Паломея вернуться на место старого стойбища.
— Ты, Паломей, выбери себе жену и вернись на место старого стойбища. Там души наших предков, их нельзя оставлять.
И ушёл Паломей.
Дорогу, по которой ушёл Паломей, до сих пор манси называют Палам Лёнх — Пелымская дорога. Место, где стал жить Паломей, стали называть Палам Павыл — деревня Пелым и речку Палам Я — речка Пелым.
Много воды убыло в речке Пелымке, много раз приходили морозные зимы с тех самых пор, когда вернулся Паломей к священным местам своих предков. Постепенно сюда пришли первые русские самоходы и опальные люди. Манси учились говорить на русском языке, а русские овладевали мансийской речью.
С тех пор завязалась дружба между людьми мансийского племени и русскими.
И деревня Пелым превратилась в город Пелым. Манси до сих пор называют его Палам Ус — город Паломея, а русские просто Пелым.
¹ Напа – берестяное приспособление для переноски крупногабаритных предметов.
² Янга – молодое болото, в мифологии – красавица-дочь старого болота.
³ Чувал – мансийская глинобитная печка-очаг.
° Номи Торум – верховный небесный Бог.
Назад в раздел
