Николай Щукин: "Однажды меня приняли за современника Льва Толстого"

Писатель Николай Щукин – автор пяти книг для детей, двух – для взрослых, нескольких пьес, спектакли по которым идут  на сцене Национального музыкально-драматического театра. Большинство своих произведений Николай Александрович написал на коми языке, поэтому он в основном известен среди коми читателей. Но если кто-то и не знаком с его литературным творчеством, то наверняка знает писателя по его колоритной внешности, большой окладистой бороде. Неизменно с большим успехом проходят встречи Щукина с читателями: в любой аудитории он моментально приковывает к себе внимание, завладевает вниманием зала. Среди почитателей таланта Николай Щукин известен как непревзойденный рассказчик, острослов, юморист. Правда, наш разговор с писателем получился не только жизнерадостным и веселым, но и вполне серьезным...

– Николай Александрович, нынешний год для вас юбилейный, вам исполняется 75 лет. Где начинался ваш жизненный путь?

– Родился я в деревне Лыаты Усть-Вымского района. По метрике, появился на свет 2 августа. Но мама говорила, что дату рождения поместили неверную. По ее рассуждению, если бы я родился 2 августа, в Ильин день, то меня бы обязательно нарекли Ильей. А коль ношу другое имя, то и появился на свет раньше. Так что праздновать юбилей можно начать загодя.

А с родиной пришлось быстро расстаться. Отец работал штурвальным на пароходах, плавал по северным рекам. Наша семья обосновалась в Сыктывкаре, куда трехлетним перевезли и меня. Родители работали на лесозаводе. Здесь же, в длинном бараке, где до этого располагалась конюшня, мы и стали жить.

В 1941 году я пошел в первый класс. В том же году отца забрали на фронт, откуда он не вернулся, погиб на мурманском направлении.

Детство выдалось страшно голодное. Знания не шли в голову, все затмевало желание поесть. Затянувшийся голод привел в ремесленное училище в Красном Затоне. Здесь давали карточки, по которым можно было пусть не досыта, но поесть. Учился два года на механика паровых машин.

– Тяжелое послевоенное время, техническая школа... Кажется, это никак не могло расположить к пробе пера, занятиям литературой.

– В общежитии ремесленного училища моя кровать оказалась рядом с кроватью Толи Изъюрова. Он был из Сыктывдинского района. Как-то смотрю: он что-то записывает. Поинтересовался. А он – вопросом на вопрос: «Ты стихи любишь?» Стихи я полюбил еще в школе, читал и в учебниках, и в других книгах. Тогда Толя поделился, что он пишет стихи. Вдвоем решили, что возьмемся за перевод русских классиков. Из библиотеки взяли Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Некрасова. Переводы на коми язык, показалось нам, получились неплохие. Решили отослать их в редакцию журнала «Войвыв кодзув». Вскоре получили ответ. Из него явствовало, что переводы всех произведений классиков уже сделаны без нас. А нас попросили написать и прислать что-нибудь свое, оригинальное.

Нам в это время только-только исполнилось пятнадцать лет. Конечно, никаких чувств, даже отдаленно похожих на любовь, мы испытать еще не успели. Но все равно слагали стихи о любви. Толя придумает одну строчку, я – другую. Смотрим, готово стихотворение. Снова решили отправить в «Войвыв кодзув». Через некоторое время узнаем, что наш совместный труд опубликован. Правда, Толя под стихами поставил лишь свою подпись. Это стихотворение попало на глаза коми композитору Александру Осипову, который написал музыку к нему. Эту песню я позже слышал, она и сейчас хранится в фонотеке коми радио. Хотя я как бы и не имею к ее созданию никакого отношения, тем не менее считаю причастным и себя к ней.

Последующие годы выдались не менее трудными. Плавал по Вычегде кочегаром на пароходах «Шенкурск», «Иртыш», сплавлял плоты...

– Когда снова посетило вдохновение и родились стихи?

– Это случилось в армии. Служить меня призвали в 1952 году. Попал в авиационную часть в Польшу. Служба тогда длилась почти четыре года. В армии меня снова хотели определить кочегаром, но я отказался. Тогда отправили на учебу в гальванический цех, где я освоил достаточно редкие виды ремесел, такие как хромирование, меднение, акседирование, воронение, цинкование, свинцевание. Все это применялось и в авиации. Не для хвастовства, но хочу сказать, что я был примерным солдатом.

– В чем это заключалось?

– Принимал активное участие в общественной жизни части. Был запевалой в хоре, даже играл на балалайке. В армейских газетах «Крылья Советов» и «Знамя Победы» писал заметки, публиковал очерки и зарисовки. Там-то и увидело свет первое за моей подписью стихотворение на русском языке. А знаете, что явилось стимулом для такой активности? Огромное желание съездить на побывку домой. И, между прочим, моя мечта осуществилась. Хотя в то время отпуска солдатам-срочникам предоставляли крайне редко. Мне же для достижения цели пришлось даже вступить в комсомол, хотя это не входило в мои планы. Отпуск, правда, предусматривался краткосрочный, всего на десять дней. Но я сумел его продлить. Знаете как? Тогда железной дороги до Сыктывкара не было. И когда меня вызвали в секретную часть и спросили, как я намерен добираться от железнодорожной станции Княжпогост до Сыктывкара, призадумался. Но тут же выдал, что придется нанимать оленью или собачью упряжку. Север для всех представлялся большим, снежным, безжизненным пространством. Многие тогда, впрочем, как и теперь, искренне верили, что по всей нашей республике самые ходовые виды транспорта – оленьи и собачьи упряжки. Офицер из секретной части провел линейкой по карте, пытаясь вычислить, сколько же дней придется мне на экзотических нартах преодолевать расстояние от Княжпогоста. Сошлись на том, что пять дней к отпуску прибавят. Так в итоге я получил отпуск на целых пятнадцать дней.

Уже после демобилизации в журнале «Войвыв кодзув» появились мои стихи на коми языке. Похвальные слова в свой адрес тогда я услышал от Альберта Ванеева, Серафима Попова, Федора Щербакова.

– Вы много лет проработали на радио, в республиканской прессе. Что сподвигло поменять рабочую профессию на творческую?

– После армии еще успел поработать и турбинистом, и слесарем. Неожиданно Георгий Торлопов пригласил в Союз писателей литконсультантом. Тогда я уже активно писал, печатался в прессе. К тому времени обзавелся и семьей, родились трое детей. Зарплата литконсультанта не давала возможности даже сводить концы с концами. Решил попробовать себя на радио, где стал корреспондентом. За тринадцать лет работы на радио объездил всю республику. В республике найдется немного населенных пунктов, где бы не побывал. Хотя работал я в отделе сельского хозяйства, но «совал нос» во все сферы, даже в шахты спускался. С этого же времени заслужил славу излишне любопытного, дотошного, критически настроенного журналиста. Набил и немало шишек.

– Критические замечания, наверное, безжалостно вымарывали?

– В бытность моей работы на радио в нашей стране строили коммунизм. Я же рассказывал о том, как скотницы на фермах в алюминиевых корытах вытаскивают навоз. Чтобы вынести на улицу нагруженное доверху навозом корыто, впрягаются в длинную бечевку, трудятся, выбиваясь из сил. Могла ли соответствовать эта картинка эпохе развитого социализма? Или другой пример. В Княжпогосте работал завод по ремонту большегрузных машин. Попал я туда в конце месяца. В лесу аврал. Аврал и у авторемонтников. Запасных частей нет. Снимают детали с вышедших из строя машин. Чтобы любой ценой выполнить план, на ночь руководство завода оставляет слесарей работать в цехе. А чтобы им было «веселее», ставит ящик водки. Вот в такой обстановке и производится ремонт. Эти и другие подобные описания реалий того времени из моих текстов изымали, вычеркивали. Но я тоже был не лыком шит. Подговаривал технических работников, чтобы они кое-какие критические моменты все же оставляли. И это выходило в эфир. Попадало и им, и мне.

Позже, работая в сатирическом журнале «Чушканзi», снова находил факты, «очерняющие» советскую действительность. Писал, к примеру, о порядках и нравах, царящих в Чернамском заповеднике. Рядовых граждан туда не пускали, зато начальство чувствовало там себя вольготно, наслаждаясь рыбалкой, баней, выпивкой на лоне природы. К услугам высокопоставленной горстки лиц были и семнадцать егерей. Даже на страницах сатирического журнала такая правда встречалась в штыки.

– Николай Александрович, от многих слышала, что вы являетесь автором необычного романа «Сорок дней». К сожалению, прочитать его до сих пор нигде не удалось. Что это за «засекреченное» произведение?

– Роман называется «Вся жизнь и сорок дней». Родился он уже после того, как я распростился с журналистикой. Хотя полностью художественным это произведение назвать нельзя. Ведь он населен не вымышленными персонажами, а реальными людьми, которых я знал, с которыми встречаюсь и вижусь до сих пор. Идея этого произведения посетила меня во сне. Помню, в один из октябрьских вечеров остался ночевать на даче в Максаковке. Приснился странный сон. Как будто я умер, лежу в гробу. И вижу, как родные и коллеги приходят проститься со мной. Проснулся в ужасе. Кругом темень, холод, учащенно бьется сердце. Улечься спать уже не рискнул. Затопил печь, стал обмозговывать случившееся. Удивительно, но увиденное во сне не забывалось. Проходили день за днем, а впечатления от сна не отпускали. Тогда написал стихотворение. Но оно не удовлетворило. В итоге взялся за подробное описание тех сорока дней, когда, по церковному поверью, душа остается на земле и посещает все те места, в которых усопший побывал за свою жизнь. Чтобы не было скучно, к себе в «напарники» я взял своего ангела-хранителя. С ним и летаем. Переговариваемся, иногда спорим. Сорок глав нового романа я написал, можно сказать, за рекордный срок – сорок вечеров и ночей. Около девяти вечера садился за стол, а в шесть утра вставал. Работа увлекла. Однако и тут нашла коса на камень. Некоторые из реальных персонажей романа, узнав о том, что я вывел их в нем, рассердились. Менять что-то в написанном я не собираюсь. А печатать роман в том виде, в каком он вышел из-под пера, пока никто не предлагает.

– Как рождаются стихи, пьесы?

– По-разному. Несколько лет назад побывал на Печоре, посетил многие населенные пункты. Запомнился маленький поселочек, где осталось всего несколько десятков жителей. Кто-то рассказал о судьбе земляка, молодого парня, служившего милиционером, два раза побывавшего в командировке в Чечне. После командировки штатную единицу милиционера в поселке сократили. Куда ему податься? Молодой парень запил, в конце концов свел счеты с жизнью... Наш теплоход плывет дальше. Как-то стою на палубе и вижу: едет самоходная баржа, доверху нагруженная белыми досками. И вдруг кто-то неведомый начал диктовать мне стихотворные строфы по-русски: «Плывет баржа вниз по Печоре, в ней доски – это на гробы...» Когда позже читал перед публикой эти стихи, у многих на глаза навернулись слезы.

Одна из моих пьес, поставленная на сцене Национального музыкально-драматического театра, называется «Нагай-лэбач». Сказку о волшебной птичке Нагай мне еще в детстве рассказывала мать. Все время хотелось эту сказку зарифмовать, сделать близкой и понятной другим. Долго не выдавалось свободного времени для претворения мечты в жизнь. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло... Как-то зимой упал с заледенелого сугроба, сломал ногу. Тридцать дней находился в гипсе. Этого времени как раз хватило на то, чтобы написать 900-строчную поэму о сказочной птице. Вообще, создание стихотворных строк для меня  – самое радостное, волнующее время. Каждое из своих стихов я стараюсь пропеть. Если слова в стихах получаются круглыми, гладкими, без зазубринок и шероховатостей и их без труда можно пропеть, считаю, что с задачей справился.

– Кстати, что сподвигло вас опустить такую колоритную окладистую бороду?

– Деда, отца моего отца, я в живых не застал. Сохранилась лишь фотокарточка, сделанная во время его службы в царской армии. Дед снят в большой папахе, пол-лица закрывает борода. А наши глаза схожи. Портрет деда мне запал в душу. Может, из-за этого сходства я и обзавелся бородой. Шучу, бывает, что борода только на пользу идет. Летом на даче спасает от гнуса и комарья. А зимой стережет лицо от мороза. Года три назад борода еще одну службу мне сослужила. 22 июня ежегодно, мы, ветераны журналистики, обходим могилы наших уже ушедших друзей. Потом все вместе собираемся в доме творческих работников, известном в Сыктывкаре как «Вокуев керка». После застолья вышли с коллегой на улицу. Стоял погожий день. Мы уселись на землю, где нас немного разморило. Смотрю, подошли люди в милицейской форме. «Ну, думаю, влипли». Милиционер вдруг спрашивает меня: «Дед, ты на каком фронте воевал?» От такого вопроса я опешил, в ответ решил подыграть ему: «На Первом Украинском». Посадили меня в машину, спросили адрес, довезли до дому. Позже узнал, что в этот день стражам порядка было дано указание всех ветеранов войны развозить по домам. Я по возрасту, конечно, не гожусь в ветераны войны. Но внешность – да, подходящая...

В троицко-печорской школе один мальчишка слушал-слушал меня да и спросил: «А вы Льва Толстого видели?» Я если и растерялся, то только на секунду. «Видел, – говорю серьезно. – В кинохронике, а еще на разных картинках». Мальчик так, наверное, и не понял, почему старшие ребята принялись громко смеяться.

Беседовала Анна Сивкова