29.03.2019 09:59
ООН объявила 2019 год международным годом языков коренных народов. Как малые языки чувствуют себя в России? Рассказывает сотрудник сектора типологии Института языкознания РАН, преподаватель Высшей школы экономики Алексей Козлов.
Алексей Андреевич — молодой исследователь, за его плечами бакалавриат и магистратура филологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова по специальности «Фундаментальная и прикладная лингвистика». Сегодня он старший преподаватель факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ.
— Почему вы выбрали для изучения именно мокшанский язык?
— Я учился на кафедре теоретической и прикладной лингвистики филфака МГУ. Наверное, главное направление её деятельности, которое мы сейчас продолжаем и в Институте языкознания, и в Вышке — изучение малых языков народов России. Теоретическую лингвистику интересно «прикладывать» не только к русскому и английскому языкам, о которых уже почти всё известно, но и к тем языкам, о которых мы знаем меньше. На ОТиПЛе есть проект по документации и описанию уральских языков: команда из студентов, аспирантов и преподавателей несколько раз в год ездит в экспедиции их изучать. (Сейчас в нём участвуют коллеги из самых разных учреждений — и я сам больше не аффилирован с МГУ.)
Обычно проект меняет язык каждые три-четыре года: мы объездили уже много языков, но так сложилось, что мокшанский стал самым продуктивным. С одной стороны, Мордовия находится очень близко от Москвы, семь часов на поезде — и мы уже Темниковском районе, в наших любимых деревнях Лесное Цибаево и Лесное Ардашево. С другой стороны, мордовские языки, как это ни удивительно, довольно плохо исследованы. Помимо русских, финно-угорские языки изучают, например, в Финляндии и в Венгрии, но исследований по мокшанскому и эрзянскому сравнительно мало. И вот мы приехали в Мордовию и влюбились: в сёла, в язык и в его носителей. Нам удалось много что узнать, понять, написать об этом. Буквально на днях вышла из печати наша огромная монография «Элементы мокшанского языка в типологическом освещении» (один экземпляр весит чуть меньше двух килограммов). Для того чтобы назвать эту книгу грамматикой, пожалуй, не хватает нескольких глав и тем. А вообще, пожалуй, это самое полное описание мокшанского языка с точки зрения современной лингвистической теории.
— Происходит ли интеграция двух этнических групп мордовского народа, мокшан и эрзян? Похожи ли их языки?
— Сходство-несходство мокшанского и эрзянского сравнимо со сходством-несходством русского и украинского. Наверное, сейчас вряд ли кто-то будет отрицать, что русский и украинский — это разные языки? Датировка расхождения языков весьма условна, но говоря о мокшанском и эрзянском, можно приблизительно поместить его в XIII—XIV века.
Последнее время на филфаке Мордовского государственного университета (МГУ имени Н. П. Огарёва) есть теория, что нужно создать единый мордовский литературный язык. Эта теория мне кажется странной, если не сказать утопической. Дело в том, что сейчас сфера употребления мордовских языков неуклонно сокращается, они все менее и менее престижны. В этих условиях делать такой грандиозный проект по превращению двух литературных языков в один бессмысленно.
— Как пропагандировать малые языки?
— Надо сначала самим себе ответить на главный вопрос — зачем? Зачем пропагандировать, зачем сохранять малые языки, с какой целью? Для меня то, что это нужно, совершенно очевидно, но при этом у меня нет общезначимого аргумента, с помощью которого я мог бы убеждать носителей. Как часто рассуждают современные носители малых языков? Если ты родился в селе, то успешную карьеру можешь построить в райцентре. Если в райцентре — то ты, наверное, хочешь переехать в республиканский город, например, в Саранск. Если ты из Саранска, то ты хочешь поступить учиться в Москву. А если же родился в Москве, то твоя голубая мечта — учиться за границей. В этом смысле наша российская культура, что ли, экзоцентрична — нам не очень комфортно находиться там, где мы есть. И в этих условиях язык, который ассоциируется не с тем местом, с которым связан стереотип «успешности», а с бабушками, деревней, нищетой и необразованностью, теряет престиж.
Вот возникает у условных родителей двухлетнего ребенка вопрос: говорить ли с ним по-мокшански? Если говорить, тогда, боятся родители, вдруг будут в школе проблемы с русским языком. Другая ситуация: потратить час в неделю на подготовку к ОГЭ/ЕГЭ или на мокшанский? Ответ, который выберет прагматично настроенная школьная администрация, очевиден. Как лингвист я очень хочу, чтобы малые языки сохранились: они необыкновенно красивы. Но, к сожалению, я не уверен, что эта красота доступна всем, не все её осознают. Я не могу сказать простому человеку: «Посмотрите, какое у вас потрясающее сослагательное наклонение!». Скорее всего, носитель чувствует какие-то замечательные качества своего языка и именно их называет, предположим, красотой и силой. Но своей радостью и своим восхищением мне поделиться сложно.
— Какие малые языки России «болеют», а какие чувствуют себя хорошо?
— Честно говоря, «болеют» все, а по-настоящему не чувствует себя хорошо ни один. Наверное, получше ситуация с татарским и с некоторыми языками Северного Кавказа.
— А какие языки на грани вымирания?
— Например, ительменский язык, на котором говорят (или говорили?) на Камчатке. Носителей можно пересчитать по пальцам одной руки, причем это уже пожилые женщины. Трудности испытывают и прибалто-финские языки: ижорский и водский мы уже почти потеряли.
— Щекотливый вопрос: а как на сохранение языков влияют смешанные браки? Например, супруга мордовка, а муж — татарин. Не размывает ли это язык?
— В истории Поволжья браки между представителями разных этнических групп были всегда. Результатом таких браков часто бывает билингвизм детей. И с точки зрения истории норма — это именно билингвизм, а не монолингвизм, то есть ситуация, когда человек знает только один язык. Билингвизм оставляет отпечаток на самой структуре языков. Например, в мокшанском много татарских заимствований; по-видимому, мокшанский или какой-то близкий ему финно-угорский язык тоже повлиял по крайней мере один из диалектов татарского языка — мишарский. Есть гипотеза о том, что мокшанский мог повлиять и на русский язык, и поэтому в нём появилось так называемое аканье.
Смешанные браки между мордвой и татарами практикуются уже много сотен лет. Грустно не от такого рода контактов, а скорее от того, что в результате глобализации языки малых народов России уступают место русскому.
— И как же взаимодействуют русский и национальные языки?
— Конечно, сфера употребления национальных языков везде резко сокращается. Но не всё так мрачно — или, вернее, не везде всё одинаково мрачно. Например, меня восхищает, что, несмотря на тысячелетнюю историю контактов с русским, мокшанский всё время переиначивал, подстраивал под себя русские заимствования. Вот мой любимый пример: в литературном мокшанском языке слово «марнек» означает «целиком». Но в том диалекте, который изучали мы, обычно, когда хотят сказать «целиком», используется слово «оптом». Вася сивозе оптом марть — Вася съел яблоко целиком. Понятно, что это слово родом из русского языка — но какое изменение значения! Другой любимый пример — слово «голай», в нашем диалекте оно означает «только».
— А как вам «Тотальный диктант» на национальных языках?
— Замечательно! Местные власти время от времени, конечно, предпринимают какие-то действия для повышения престижа языков, но часто кажется, что это всё не более чем «потёмкинские деревни». А «Тотальный диктант» — это такая инициатива снизу: понятно, что это гораздо эффективнее.
К сожалению, уровень письменной культуры на родных языках довольно низок. Большинство современных носителей мокшанского имеют такие профессии, которые не предполагают написание текстов (по крайней мере, на мокшанском): работают не в домах культуры, не в государственных бюджетных учреждениях, не в школах и не в университетах.
— Кстати, есть ли в современной России бесписьменные языки?
— На этот вопрос ответить не так легко. С одной стороны, в Советской России письменность придумали для всего, что в 1920-1930-е годы считалось языками. Но, как я уже говорил, уровень письменной культуры серьёзно отстаёт от уровня владения языком. Например, чукотский язык. Письменный? Вроде бы да: чукотская национальная литература была не последней в СССР. Сейчас же в Анадыре есть два книжных магазина, но там нельзя купить книжки на чукотском языке. Они выходят катастрофически малым тиражом и просто расходятся по рукам.
С другой стороны, про некоторые языки в Советском Союзе считалось, что это диалекты одного большого языка — и, соответственно, основой литературного языка становился только один из так называемых «диалектов». Современные исследователи же полагают, что это несколько языков. Так, например, устроены тундровый и лесной варианты ненецкого языка. Степень расхождения их очень большая, ненцы севера Ханты-Мансийского автономного округа и ненцы Архангельской области друг друга почти не поймут. В советское время литературный ненецкий язык был основан на тундровом наречии, поэтому можно считать, что лесной ненецкий — это отдельный язык, который на протяжении почти всего XX века оставался бесписьменным. Письменность для него придумали уже в девяностые.
— Где лучше проявляется культурная самобытность, в больших городах или сёлах?
— А что такое культурная самобытность? Мне кажется, это не очень правильное понятие с антропологической точки зрения. В нём запечатлён этакий колонизаторский взгляд на малые народы: вот мы такие цивилизованные пришли в пробковом шлеме и смотрим, что бы такое диковинное, забавное, отличное от привычного увезти домой в этнографический музей. Про культурную самобытность говорить не буду, а про языки более-менее ясно: так как культурная глобализация и урбанизация идут рука об руку, в селах языкам легче сохраниться, чем в городах. А поскольку Россия — чрезвычайно урбанизированная страна, мы имеем то, что имеем.
Изучение родного языка в школе, честно говоря, не очень помогает. Подумайте сами, говорят ли провинциальные школьники по-английски после школьного курса, если параллельно не заниматься с репетитором? Чаще всего нет: школьного курса недостаточно. А ведь сколько существует для английского языка разных замечательных методик обучения, сколько у детей есть дополнительной мотивации! А для изучения малых языков — ни такого разнообразия методик и пособий, ни такой мотивации. Но при этом нельзя сказать, чтобы школьное изучение вовсе не было нужно: есть один важный косвенный результат — поддержание в сообществе того трудноописуемого отношения к языку, которое (за неимением лучшего слова) можно назвать его престижем.
Вот, по-моему, хороший пример: в Мордовии на республиканские олимпиады по мокшанскому ездят русские дети, не говорящие по-мокшански с детства, и выступают подчас очень успешно. На олимпиадах им предлагают разные ребусы, пословицы, иногда более изящные задания, но по сложности их нельзя сравнить со всероссийскими олимпиадами по иностранным и русскому языкам. Однако сам факт того, что такие олимпиады проводятся, придумываются задания, идёт подготовка детей, повышает престиж мокшанского языка.
— Новые технологии и малые языки— совместимые вещи?
— Конечно! В этом направлении можно многое сделать, но делается мало. Например, для того чтобы малый язык появился в Интернете, есть одно необходимое условие: раскладка клавиатуры. Создать её просто, а вот популяризовать не так легко: нужно проводить обучающие семинары, как это делается в Белоярском районе ХМАО. А телевидение? Да, где-то идут новости на родном языке. Но неужели молодежи интересно смотреть сюжеты о том, что мэр построил детскую площадку — пусть даже эти сюжеты будут по-мокшански или по-хантыйски? Для того, чтобы по-настоящему поддержать малые языки, нужно бы другое — собственно, то, что и привлекает молодёжь любой языковой и этнической идентичности: современная музыка или развлекательные сериалы (как бы мы к этому ни относились). Я знаю, что на саамских языках есть очень изысканный хип-хоп, посвященный самым современным проблемам — равноправию женщин, например. Не знаю, насколько такие замыслы осуществимы — скорее всего, это пустые мечты, но это было бы настоящей, а не потёмкинской поддержкой для малых языков.
Беседовала Дениза Хасан
Интернет-журнал "Татьянин день"
