Ольга Степанова: "Уже не представляю свою жизнь без селькупского поля"

В нашей стране селькуповедов крайне мало. Собственно, как и селькупов – представителей коренного малочисленного народа Севера. О том, как и чем живет сегодня этот самобытный этнос, мы поинтересовались у старшего научного сотрудника Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН Ольги Степановой, которая совсем недавно вернулась из очередной экспедиции в верховья реки Таз в Западной Сибири. В чем ей помог грант Проектного офиса развития Арктики (ПОРА).

– Ольга Борисовна, для начала расскажите, почему по окончании истфака СПбГУ Вы стали заниматься селькупами?

– Я пришла на работу в Кунсткамеру в 1994 году, но получила «свой народ» только в 2000-м. А на мой выбор, как часто бывает, повлияло несколько факторов. И то, что до территории проживания селькупов добираться легче, чем, например, до Чукотки. А в 90-е годы это было важно. И то, что мне обязательно хотелось, чтобы это был этнос с монолитной культурой. Правда, по факту оказалось, что селькупы тоже много вобрали от проживающих рядом хантов, ненцев, эвенков, кето... Наконец, на тот момент было желательно, чтобы народ, который я буду изучать, был «не занят» никем из коллег по отделу Сибири.

– Тогда, с Вашего позволения, можно услышать краткую историческую справку об этом народе?

– Селькупов (или как их раньше называли, остяков и остяко-самоедов) относят к представителям самодийской языковой семьи. Их происхождение связывают с кулайской и релкинской археологическими культурами, а местом проживания была Средняя Обь. В XVII веке часть селькупов стала переселяться на Север – в междуречье рек Пур и Енисей. В конечном итоге произошло разделение на две этнических группы - южную и северную. Вот как раз северной группой я и занимаюсь. Мой выбор объясняется тем, что вследствие долгой изоляции и отсутствия контактов с русскими они лучше сохранили свою самобытность, язык и обычаи. Во всяком случае, около 40 семей продолжают вести традиционный кочевой образ жизни. И именно к ним я стараюсь выезжать ежегодно, начиная с 2004 года.

– Коль скоро мы говорим о малочисленности, то сколько селькупов «насчитала» последняя российская перепись населения?

– Всех селькупов в нашей стране насчитывается чуть более 4 тысяч человек. Из них северных – не более 2,5 тысяч.

– Свою первую экспедицию помните?

– Конечно! Тогда мне повезло, поскольку еще продавали прямые авиабилеты до Красноселькупа (село и административный центр Красноселькупского района ЯНАО – В.Ю.). Потом 10 лет туда можно было добраться, покупая каждый следующий билет в пункте прибытия. Но эмоций, впечатлений, а главное информации было столько, что теперь без таких поездок я себя просто не представляю.

–  Но смею предположить, что за прошедшие годы Вы приобрели столько друзей и привезли оттуда столько материалов, что можете позволить себе кабинетную работу. Плюс современные средства связи…

– Насчет друзей Вы абсолютно правы. На Севере люди другие. С одной стороны суровые, а с другой более прямые, радушные и открытые. Надо мной с самого начала взяли своеобразное «шефство» местная интеллигенция, охотоведы и сами селькупы. А если говорить о науке, то в моем случае без полевой работы точно не обойтись. Во-первых, необходимо держать себя в постоянном рабочем тонусе, а во-вторых, из кабинета невозможно поймать «уходящую натуру». Поэтому когда директор Красноселькупского музея и моя подруга Марта Ивановна Федорова (которая сейчас работает над селькупским разговорником), позвала меня на местные стойбища, вопрос, ехать или нет, не стоял. И здесь грант Проектного офиса по развитию Арктики меня по-настоящему выручил.

– А что, «натура» действительно уходящая?

– Послушайте, вести традиционный кочевой образ жизни – это очень большой труд. И если появляется возможность его облегчить, то селькупы, безусловно, это делают. Приезжаешь на любое стойбище, а там кроме чумов, землянок, оленных сараев и свайных лабазов обязательно увидишь 5-6 снегоходов, мини-электростанции, бензопилы, стиральные машины. Или вот примета последнего времени – цифровое телевидение. Они ставят антенны-тарелки, ресиверы и в самом глухом лесу смотрят по 100 телеканалов. То есть цивилизация наступает со всех сторон и абсолютно точно не укрепляет вековые традиции. При этом совершенно понятно, что наиболее восприимчива к этим переменам селькупская молодежь.

– Не боитесь, что в ближайшее время останетесь без своего «предмета научного исследования»?

– Здесь нужно понимать, что любая традиция не бывает неизменной. Она постоянно (когда быстрее, а когда медленнее) трансформируется и приобретает новые черты. Я, например, всегда считала, что если малочисленный народ продолжает говорить на своем языке, то у него можно искать и другие сохранившиеся традиции, а если язык потерян, то это уже бесперспективно. Однако глядя на южных селькупов, поймала себя на интересной мысли. Они практически утратили свои язык и культуру, но в последние время среди них заметен бурный всплеск интереса к своим корням. Причем не на показ и не ради возможных государственных преференций. Значит у них не все потеряно. Поэтому я исследователь-оптимист…

– Хорошо, а если мы говорим о самых древних, родовых селькупских традициях, то что для них характерно?

– Как и у любого этноса, жившего в суровых условиях, для селькупов всегда были очень важны правила взаимоотношения с природой. Конечно, существовали неписаные семейные традиции, где, к примеру, были оговорены обязанности невестки. Священным было и остается правило гостеприимства. Например, если у селькупа зимой заканчиваются продукты, то он может приехать к своим родственникам и жить за их счет, пока не наступит весна и не появятся новые источники пропитания. Согласно традиции, любому нуждающемуся путнику предоставлялся ночлег, пища и свежие олени для продолжения пути.

– А как насчет шаманов?

– Селькупские шаманы считались очень сильными. Как всякие шаманы, они выполняли функцию медиатора – посредника между мирами, но не более того. Главным их предназначением было, призывая на помощь своих духов, лечить больных и искать потерявшиеся вещи.

– Кстати, о вещах. Сколько их для счастья нужно современному селькупу? Как на них отразился мир потребления?

– «Вещизмом» селькупы не страдают и обходятся необходимым. Но при этом старые вещи не выбрасывают. Такие современные «плюшкины». Если в поселке сломался холодильник – привезут его в лес и будут хранить в нем макароны, потому что он железный, а значит мыши его не прогрызут. Если сломался снегоход, то обязательно детали пустят на ремонт других снегоходов, а из оставшихся частей сделают санки, тележку и еще что-нибудь. У них все идет в дело.

– А как селькупы в свою очередь расстаются с вещами? Вам в этот раз удалось что-нибудь привезти?

– Я вообще тему своей нынешней поездки определила как предметный мир селькупского стойбища. Поэтому «сканировала» невооруженным и вооруженным глазом постройки, технические средства, предметы обихода, материалы, из которых они изготовлены. Так вот, как только я обратила внимание на деревянную уточку-манщика, лежащую на земле, хозяин не только мне ее подарил, но и принес еще одну в пару. Вот они стоят у меня на столе (показывает), я пока не успела их официально описать и оформить. Причем в нашей коллекции они уже не первые.

– И что, они действительно представляют научный интерес?

– Безусловно. Издревле селькупы занимались оленеводством, охотой и рыболовством. На уток они охотились при помощи таких деревянных манщиков, причем задолго до того, как пересеклись с русской цивилизацией. И один из главных обрядов – церемония оживления шаманских принадлежностей – был приурочен именно к празднику встречи уток. Когда после первой весенней охоты на пернатую дичь все племя наедалось досыта, отходя от зимних голодовок, а для молодых шаманов и шаманов, переходящих на следующую ступень роста, изготавливали новые сакральные принадлежности. Это была сложная церемония со своим фольклорным текстом. Кстати, что касается охоты, то параллельно я собирала материал о селькупских собаках. Тоже чрезвычайно интересная тема.

– Наверняка речь идет о лайках?

– Да, о северных лайках, но поскольку селькупы занимаются оленеводством таежного типа, то, в отличие от сибирских и ненецких лаек, их отбирают и используют совсем по-другому. В выпасе оленей не используют, на волка тоже не выпускают. Практически они предназначены только для охоты на соболя, иногда на лося, а также чтобы принести подстреленную водоплавающую дичь. Соответственно и щенков отбирают тех, кто реагирует на лесную живность. Я, конечно, не могла удержаться и сделала массу фотографий селькупских лаек. Впрочем, когда я посещаю лесные угодья, меня вообще «срывает» и я привожу оттуда до 5000 снимков. А в этот раз удалось еще сделать и уникальное видео.

– И в чем его уникальность?

– У селькупов есть очень своеобразная традиция – так называемая личная песня. Она всякий раз исполняется как импровизация, но на один и тот же наследственный родовой мотив. В ней излагаются все перипетии личной биографии, отношение к жизни. Знаете, есть выражение «что вижу – о том и пою»… Так вот селькупы о чем думают, о том поют. Мне уже доводилось слышать такие личные песни «вживую», но зафиксировать на видео удалось только сейчас. По моей просьбе ее исполнил Павел Петрович Ириков. И что еще очень важно – в отношении этого песенного феномена до сих пор нет ни одного отдельного исследования.

– Каким-то образом можно познакомиться с этой видеозаписью и каково ее содержание?

– Вообще-то я записывала ее для себя, но, учитывая важность и получив согласие автора, выложила ее в интернет.

А насчет содержания… Павел Петрович сказал, что пел о своей жизни, о том, что человеку следует выполнять то, что должно, жить по правилам, и тогда у него все будет хорошо.

– Правильно ли я понимаю, что итогами своей последней экспедиции Вы остались довольны?

– Очень. Мне удалось поработать в нескольких селах, пообщаться с информантами, посетить 4 стойбища, проехать по лесным угодьям, сделать массу фотографий и видеозаписей. Если говорить высоким слогом, то в этом и состоит настоящее исследовательское счастье – ездить, собирать, фиксировать, выяснять, откуда пошло… Ну и, конечно, потом систематизировать.

Goarctic