29.11.2021 12:31
Сборник стихов «Родовая тропа» принёс Вячеславу Комарову звание победителя второго (2016) всероссийского литературного конкурса «Светлана», учреждённого предпринимателем Алексеем Танеровым в память о жене – выдающейся марийской поэтессе С. Эсауловой. Мне, куратору проекта, давно пора рассказать об авторе и его книге…
В контексте современной марийской поэзии несомненным достоинством сборника выступает широта охвата жизни, разнотемье: конечно же, любовь – но также история фамильного рода и религии, судьба России и финно-угорского мира, родство с природой и предками, современное состояние общества и место в нём самого автора… Живя этим, поэту родом из сельской глубинки важно осмыслить и выразить сокровенное точным образным словом. Вячеслав, судя по всему, не очень открытый человек, и самые эмоциональные его выплески – в стихах. То есть тексты – это сгустки копившихся в нём мыслей и чувств. Ему, видимо, всегда есть что выразить, ибо работа на подсознательном уровне не прекращается никогда; она, как у истинных поэтов, атрибутированное качество, видовой признак.
Представлю те из двадцати пяти опубликованных в книге моих переводов, оригиналы которых впечатлили индивидуальностью, не совсем присущей современным марийским поэтам. Вот стих «О, Юмо, тый улат гын тушто, молан…» («Зачем»). Если в более раннем стихотворении «Йÿд кавам волгалтарен ош тылзе…» («Льёт молочный свет – ажурно тонок…»), которое тоже пронизано религиозным чувством, автор обвиняет в нечуткости к вере месяц в ночном небе: «…то ли плачет, глядя на поклоны, то ль от слов холодному смешно», – тут требовательным прихожанином выступает сам автор:
Бог если есть – зачем ты, не пойму:
страстей земных, погибельных всё больше.
А если тоже служишь, то кому?
Кому по нраву, чтобы стало горше?
За веком век в себе несущий страх,
прощая всё, твоё возносит имя –
языков всех на разных языках...
Тем паче тот, чья жизнь невыносима.
Заткнул ли уши, очи ли закрыл,
что глух и слеп? Но ведь не дело ж вкуса!
Сокрытый смысл неясен... Кто без крыл,
Христом лишь жив. Верни им Иисуса!
Позволил ты, чтоб низкий человек –
воитель власти – богом мог прозваться;
меж тем, из самых нелюдей, абрек
он, из существ двусмысленного класса.
За что же милость неба, знать бы мне.
На что повторный шанс убийце, дряни?!
А если дети – все и – наравне,
то что есть мера божеских деяний?
Неожиданное окончание стиха позволяет автору достойно, скажем так, вырулить из выстроенного им же сложного протестного контекста:
...И всё же есть на свете суть добра,
есть ангел, в ком всех жизней панорама,
кого не раз припомним мы с утра
за божий день... Равна ты Богу, мама.
Если вы по одному этому стиху уже что-то решили об отношении Комарова к религиозной вере, то не торопитесь. Прочтите также стихотворение «На колокольный звон» («Чаҥ йÿк»). Уверяю, мнение своё несколько измените, заодно можете обогатить в целом взгляд на христианскую культуру. Не припомню, к примеру, чтобы кто-то из нашего брата представил зарытых в землю предшественников в образе золотого клада (стих «Шöртньö клат»):
Я знаю, есть место, где берег
к воде поцелуем приник
и ровно, не зная истерик,
журчит говорливый родник…
…Людей там в дому под землёю
поболее в тысячи крат.
Текущего времени слою –
как не извлекаемый клад.
По мнению некоторых сегодняшних мыслителей, сейчас, в пору закрепления гипертрофированного индивидуального сознания, спасти человечество от роста взаимной вражды может единение по множеству признаков, простирающихся за пределы территориальных образований. Для марийцев и других народов финно-угорской группы наций – мордвы, удмуртов, хантов, коми, манси… – одним из смягчающих материалов служит естественное взаимопроникновение языков и культур. Начальное стихотворение сборника «Кыл», в общем-то, к тому и призывает.
СВЯЗЬ
Садится солнце за березняками.
Заря целует жарко неба край.
Ветра с норд-оста скорыми ногами
пинают воду: c нами поиграй.
Ещё вдали, но диких уток кряки
волны коснулись – та пустилась прочь...
Охватит чувство холода и влаги:
всегда смущает призраками ночь.
Кто скажет,
кем вдруг ельник так взлохмачен?
Пугает филин. Искрой небеса
перечеркнуло... Кто-то – нем и мрачен –
проник во всё. А кто – узнать нельзя.
Луны черты таинственны и хмуры.
Туда направь себя, не суетясь –
придёт догадка: предки финно-угры
вошли с тобой в мистическую связь.
Когда-то, в начале 2000-х, я обратил внимание на стихотворение Светланы Григорьевой «Бомж да ÿмыл» («Бомж и тень»), замечательную зарисовку с натуры: бездомный опустившийся мужчина, ставший никому не нужным, в толчее рынка ест арбуз и забавляется тем, что может управлять хотя бы собственной тенью. Не проходит мимо социального явления, социальной язвы, которая стала показательной для нынешнего времени, и Комаров. Бомжи теперь привычны, но их вид для совестливого человека не стал менее дискомфортным. Если уж они, кажется, на все времена, то явление тем паче будет осмысляться вновь и вновь. У нашего поэта в стихотворении «На бульваре» отношение к бомжу выражено состоянием некоторой растерянности от невозможности соединить благоухание весны и вот это:
…Старый, в картузишке... Делит буханку
он на четыре. Жуёт да берёт
грязными пальцами с жидкостью склянку
и заливает в трясущийся рот.
Воду – не водку. В лохмотьях. Обувка
в дырах, на босые ноги... Хорош!
Тронула губы шальная улыбка –
стал ещё больше на чёрта похож.
Дальше шагаю и оторопело
в майскую кипень – цветущий бульвар
бомжика, глядя назад то и дело,
встроить пытаюсь, смягчая удар.
Вячеслав – теперь уже давний житель города, но не ошибусь, если выражу как утверждение: он по-прежнему неизбывной силой привязан к своим сельским местам, к деревне, к родному осырку. Нет, не случайно книга названа «Родовая тропа» – то есть из представления о той самой тропинке, которая задами, вдоль картофельных гряд, выводит на дорогу и далее – на большак, ведущий в город. То и дело на выходные по ней он идёт к дому, чувствуя в груди нарастание волнения. И сам я, когда переводил это, видел другие похожие деревню, дорогу, тропинку… Давно было. Как хорошо, что это всё ещё есть, ещё живо:
Всё чаще думаю с годами,
глазами под ноги кося:
к дороге выведшей задами
тропинке точно нет конца…
...Встал на тропу, свернув с дороги,
и чую: правит молодцом, –
и я бегу не чуя ноги
туда, где встретят мать с отцом.
Любовь к отчему дому, к родителям – ещё одна стержневая тема поэзии Комарова. Особенно остро сыновьи чувства проявились в связи со смертью обожаемого отца, редкого даже для села труженика, носившего необычное, но и показательное имя – Энергий. Он был весьма почитаем в деревне Кельмаксола Советского района. Настолько, что даже прощание с ним в день похорон выдалось не совсем обычным. Вот начало стиха об этом:
Каким ты был для всех на белом свете –
так и к тебе в прощальный день...
А был ты лишь за доброе в ответе,
нет от тебя и тени на плетень.
Тупая боль, ушла б ты на минутку...
Один, другой толкали речь...
Вдруг – смех! Твою напомнил кто-то шутку.
И будут ведь теперь её беречь…
Как у всякого всерьёз относящегося к делу поэта, у Вячеслава есть программные стихи («Пöкмöр лудшемлан» – «Неразговорчивому читателю» или «Возаш лиеш пеш шукым да сöралым…» – «Можно стать писучим. Но ведь и не боле…»). Его индивидуальное ощущение времени лучше всего, пожалуй, выражено стихотворением «Осал ден сай»:
НАПРОТИВ ЗЛА
Напротив – зло. Готово взять на вилы.
Стоим, как два правителя двора.
Где взять для драки низких истин силы
тому, кто ходит в подданных добра?
Врагу смешны условностей законы,
его приёмов подлости – не счесть...
Мне честь и совесть святы и исконны.
Довольно, что они хотя бы есть.
И как забыть: по воле человека
(или того, кто с виду только он)
отброшен мир, возможно, на два века
тупой армадой танковых колонн.
Пока тому никто не пишет гимны
и солнце всходит ради торжества
добра, я знаю: мы непобедимы, –
как знаю, сколько будет дважды два.
Не слишком чутка, как правило, к человеку неразделённая любовь. Тем более сложно сказать об этом тонко, образно. Кельмаксолинскому поэту удаётся и сказать, и ассоциировать свои чувства с движением встречного сострадания от так называемой неживой природы. (Правы ли мы, называя её неживой?). Из этого ряда я бы выделил стихотворение «Пызлын ÿмаже»:
ПОЦЕЛУЙ РЯБИНЫ
Я не знаю, кому мне открыться в печали,
наплывает обида ещё и ещё...
Встав на цыпочки, кутаясь в алые шали,
ветвь устало рябина кладёт на плечо.
Вот и дерево осени тоже не радо,
все предчувствия гроздьями ягод висят...
Нам в высоком родстве
слов признаний не надо –
как за домом рябина, я болен и свят.
Кану вновь, обжигаясь её поцелуем,
в морок свадьбы и вкус не имеющих яств...
Мой опасный недуг нестерпим, но минуем –
нету времени лучше лекарств.
Газета "Марийская правда"
Автор:
Герман Пирогов
